Музыка тропического ливня - Страница 36

Мама умерла, когда Линде было всего пятнадцать лет. Но до сих пор она иногда всплывала в памяти дочери с такой поразительной четкостью и силой, что Линда начинала ужасно скучать по ней. Ей не хватало матери, которая была необыкновенно живой, яркой личностью, а вовсе не одной из тех заурядных великосветских дам, что попали из грязи в князи. Ее не особенно волновало богатство. Они с отцом Линды безумно любили друг друга, но об истоках этой любви никто не мог даже догадываться.

Каждый новый день в Нью-Йорке Линда начинала с того, что брала в руки список неотложных дел и совершала обход холодных безмолвных комнат особняка. Мрачное настроение овладевало ею, подобно тому как влага и плесень неудержимо расселялись в заброшенном старом доме.

К счастью, в городе была Сьюзен, которая уже не раз вытаскивала подругу из дома и увозила куда-нибудь поразвлечься. Сьюзен жаждала развеселить ее, однако Линде было вовсе не до того.

Один раз она встретилась с братом в его кабинете, чтобы обсудить денежные дела. После сухого обмена мнениями они поехали поужинать вместе, но за столом речь опять зашла о деньгах, так что задушевной беседы брата и сестры не получилось. А ведь Джерри был ее единственным живым родственником по крови. Все это действовало на Линду очень удручающе.

Проводя томительные часы в безлюдном особняке, Линда подолгу размышляла о Джеймсе и о своих чувствах к нему. Она была в смятении, не знала, как строить отношения с ним дальше. Но какие бы глупые мысли и надежды ни посещали Линду, цепочка ее рассуждений всегда заканчивалась одним и тем же выводом: ради самосохранения она не должна больше сходить по нему с ума.

Однажды уже неделю спустя после прибытия в Нью-Йорк Линда сидела на полу в своей детской комнате среди старых игрушек. Вот он, мир далекой беспечной поры — строительные кубики, тряпочные зверюшки, надевающиеся на пальцы, бесчисленное множество кукол, книг. Как было бы чудесно передать все это своей дочурке! Одинокая женщина горько усмехнулась. У нее, возможно, уже никогда не будет дочки. И вообще никаких детей, уж если на то пошло. Ей уже почти двадцать шесть, но, по существу, она одна-одинешенька в целом мире, и ее участь вряд ли изменится. Разве найдется такой мужчина, который полюбит ее только за личные качества, женится и будет боготворить ее до скончания дней?

Ей стало жаль себя. Однако на самом деле Линда не столько страдала от жалости к себе, сколько упивалась этим чувством. И такое душевное состояние было вполне объяснимо: ведь она проводила дни и ночи в огромном старом доме, зараставшем плесенью, где не было ни души и который был заселен лишь призраками прошлого.

И вдруг в разгар этих тягостных размышлений она услышала твердые шаги. Шаги не мистера О'Коннела или его жены — оба хрупкие создания, они болели артритом и, когда шли, едва волочили ноги. Нет, это были шаги какого-то большого, сильного и, вполне вероятно, опасного двуногого создания. Возможно, грабителя, искавшего в особняке серебро. Или какого-нибудь убийцы-маньяка, охотившегося за вдовами-худышками.

Линда притихла на полу, затаив дыхание. Ее сердце дико колотилось. Мгновение — и дверной проем детской загромоздила массивная темная фигура. В следующий миг Линда увидела начищенные до блеска черные туфли, безукоризенно отутюженные брюки, распахнутое фирменное пальто, а под ним костюм с иголочки, ослепительно белую рубашку и дорогой галстук.

Еще секунда, и перед Линдой возникло загорелое лицо с квадратной челюстью и пронзительно синими глазами.

Перед ней при полном параде стоял Джеймс Феличчи.

6

Ее постоялец выглядел великолепно. Он постригся, и теперь его лицо с квадратной челюстью и пронизывающими синими глазами казалось еще более строгим и властным. Во всем облике Джеймса, облачившегося в одежду горожанина, было нечто от утонченного космополита. Этот человек мог чувствовать себя как дома и в джунглях, и в пустыне, и на крошечном островке в Карибском море, а уж о Нью-Йорке и говорить не приходилось.

Линда судорожно вздохнула, стараясь успокоить дыхание, а когда обрела дар речи, с неожиданной резкостью произнесла:

— Какого черта вы здесь делаете? Меня чуть не хватил инфаркт, когда я увидела вас. Как вы сюда попали?

— Мне надо было дать интервью и встретиться со своим издателем в Нью-Йорке. — Он лениво стянул с себя модное пальто и небрежно бросил его на спинку кресла. — А оказавшись в городе, я решил заглянуть и к вам. Чем же вы здесь занимаетесь?

— Избавляюсь от старых вещей и своего прошлого. Мы с братом продаем дом, и я пытаюсь сейчас разобраться с оставшейся мебелью, картинами и так далее.

— А как насчет того, чтобы вечером вместе поужинать? — спросил он.

— Нет, — ответила женщина, прислушавшись к голосу разума, который окончательно вернулся к ней. Она слишком любила жизнь, чтобы поступать безрассудно.

— Но почему? — Он посмотрел на нее с прищуром. — Что предосудительного в том, что мы с вами куда-нибудь заглянем вдвоем? Чего вы боитесь, Линда? Влюбиться в меня? Или, может, уже влюбились?

Значит, вот оно что! Какая наглая самоуверенность! Так откровенно, бесстыдно говорить об этом! Разумеется, она ни за что не признается, никогда в жизни не подаст виду, что действительно влюблена в него. Усмехнувшись, Линда бросила небрежно:

— Ну и любите же вы себя, однако!

Глаза Джеймса вспыхнули гневом, он подошел к ней, схватил за руки и бесцеремонно поднял на ноги.

— А теперь выслушайте меня! — Послышался рокот отдаленного грома. — Я по горло сыт вашими вздорными выходками. Понятно?