— Для мужчины-рысака нет ничего скучнее добропорядочной женщины. Ну а теперь? Как вы обороняетесь от таких мужчин теперь?
— На острове обороняться от них не очень-то и приходится. Здесь незанятых мужчин не так уж и много.
— Я не занят.
— И вас тоже интересует мое тело?
— Да нет же, черт возьми! Меня в вас интересует только одно — ваш ум, — сухо заметил он.
— Что ж, в таком случае мне нечего опасаться, не правда ли?
— Абсолютно нечего. — Джеймс включил телевизор. — Давайте посмотрим фильм до конца.
И они так и сделали. Кэри Грант действительно женился на Дорис Грей. В брачную ночь он получил от нее взбучку, но потом на экране появляется малыш-крохотуля — живое доказательство того, что в конце концов герой и героиня на радость зрителю все-таки улеглись в одну постель, но вот по поводу того, что в ней произошло, зритель остался в неведении. Ему не показали ничего, кроме целомудренного поцелуя. Все остальное, очевидно, должна была восполнить игра воображения, фантазия, а в ней Линда недостатка не испытывала.
Когда фильм закончился, она глубоко вздохнула. В гостиной наступила тишина. Была уже глубокая ночь. В открытые окна лилась самозабвенная музыка сверчков и других ночных созданий, исполнявших свои гимны жизни. Линде тоже хотелось ее воспеть, потому что она хорошо себя чувствовала, прибавляла в весе и потому что рядом с ней был Джеймс — мужчина, который продолжал волновать ее душу и тело, на котором ничего, кроме махрового халата, не было и чьи пронзительно синие глаза и резко очерченные губы будили в ней чувственность и заставляли танцевать сердце.
— Так этот красавец-мужчина с кучей денег, охмурявший женщину и превращающий ее в свою супругу, и есть предмет ваших фантазий? — вдруг спросил Джеймс.
— Мне безразлично, красив ли он или богат. Однажды я уже связала свою судьбу с таким человеком, но у нас ничего не вышло.
— Тогда о каких же мужчинах вы мечтаете сейчас? Маленьких, лысых и бедных?
— У меня нет желания посвящать вас в свои грезы. — Она широко зевнула и встала, глубже запахнувшись в кимоно. — Я устала и ухожу спать.
— Зачем же спешить? — Он взял ее за руку, обнял за талию и, притянув к себе, прошептал: — Мне кажется, мы оба могли бы получить больше удовольствия от чего-то реального, нежели от фантастического.
— Чего-то реального? — Ее сердце бешено забилось. От страха ли? Радости? Жаркой волны возбуждения? Или от всего сразу?
— Да, реального. Причем мы оба — вы и я. Здесь. Сейчас. — Его голос был нежным и обольщающим. Затем он поцеловал ее. А она позволила ему сделать это. Разумеется, вопреки здравому смыслу. Зато как это было чудесно! Разве могла она оказать сопротивление?
Женщина закрыла глаза, ощущая тепло его тела, запах чистой мужской кожи, силу его рук, обвивших ее талию. Язык Джеймса выделывал у нее во рту такое, что кровь звенела в ушах у Линды.
— Вам нравится? — шепотом спросил он, на секунду оторвавшись от нее.
— Да, — тоже шепотом ответила она, не находя причин лгать.
Когда их губы встретились снова, в движение пришли руки Джеймса. Они дотронулись до ее шеи, скользнули под кимоно, погладили плечи; от прикосновения его пальцев, легких и нежных, как перо птицы, по телу Линды пробежал трепет. Затем слегка опустил голову и нежно поцеловал ее в подбородок. Женщину бросило в жар, барабанный стук сердца усилился, а сладостный звон в ушах превратился в сплошной гул.
Неожиданно Джеймс распахнул кимоно, а в следующую секунду его пальцы уже ласкали, поглаживали ее груди. На мгновение мужчина замер, пристально посмотрел Линде в глаза, потом перевел взгляд на груди и сиплым голосом пробормотал:
— Какие они у вас красивые! И такие нежные, теплые, сладкие!
Произнесенные слова подействовали на Линду как щекочущие струи горячего душа, как выпитый залпом бокал подогретого пикантного вина в холодную ночь. Джеймс наклонился и нежно прикоснулся губами к ее соску. Потом к другому. Потом поочередно дотронулся до них кончиком языка, таким ласковым, таким дразнящим! О, какое удивительное ощущение… как будто какая-то сладостная агония! Закрыв глаза, женщина издала тихий, слабый стон. Ее пальцы ворошили волосы мужчины, и она судорожно прильнула к нему всем телом.
Вдруг он отпрянул и, не вставая с дивана, слегка потянул Линду за плечи вниз, так, чтобы она легла на спину; приподняв веки, Линда увидела прямо перед собой немигающие, пронзительные глаза Джеймса, в которых полыхал синий огонь желания. Он развязал пояс на ее кимоно, мгновение — и женщина предстала перед ним полностью обнаженной. Его руки медленно, осторожно заскользили по ее животу; казалось, он прикасался к чему-то очень дорогому и изящному — произведению искусства, шедевру.
— Вы красивы, — повторил он. Его голос стал уже не таким нежным, а тело напряглось. — Я хочу прикасаться к вам во всех местах, хочу обследовать вас с головы до кончиков ногтей.
— А я-то думала, вас не интересует мое тело, — шепотом сказала Линда, к которой неожиданно вернулись самообладание и обычная рассудочность.
Он наклонился над женщиной, и его губы потянулись к ее животу, как к магниту, оставляя за собой след из жарких, влажных поцелуев. Вдруг Джеймс произнес:
— Да, ваше тело не интересует меня. Видите, я только притворяюсь…
Линда рассмеялась — ее смех прозвучал приглушенным звоночком — и сказала:
— Хорошо, в таком случае не останавливайтесь, изучите его лучше, и, возможно, ваша позиция изменится. — О Боже, куда ее понесло? Она знала куда.